— Говорят, вы недавно научились кататься на коньках, это правда?
— Это давняя моя мечта. Можно сказать, с детства. Я рос в Узбекистане, а там зимних видов спорта и арен для них, по большому счету, нет. Снег бывает, но не в таком количестве, как в России. Но я всегда смотрел матчи сборной Советского Союза против канадцев. И мне казалось, что в хоккее у меня бы тоже получилось. Возможность появилась только после завершения карьеры. Потому что для действующего спортсмена попытка встать на коньки чревата травмами. Вот, в нынешнем году попробовал. Мне очень понравилось. Ощущения были странные – непонятно, как передвигаться по скользкой поверхности, что делать. И голова по-другому работает, и мышцы. На самом деле у меня есть не одна, а целых три клюшки, которые подарили друзья. Теперь, когда у меня праздник — день рождения или что-то еще, они знают, что преподнести.
— Когда попробовали хоккей, не пожалели, что пошли в волейбол?
— Нет, конечно. Люблю волейбол, это вид спорта, который в меня заложен с детства. Мои родители — детские тренеры, и сколько я себя помню, жизнь была связана с волейболом.
— А был в ней какой-то такой момент, который определил все остальное?
— Самый важный выбор в моей жизни сделал не я, а отец. В 1992 году я окончил школу. Надо было продолжать спортивную карьеру, но на тот момент в Узбекистане сделать это было негде. Начали искать варианты. И в тот момент решение принимал отец, как глава семейства. Мы поехали в Белгород. На мой взгляд, этот выбор места жительства стал определяющим в моей спортивной карьере и жизни в целом. Этот город стал для меня родным. Здесь живут все мои родные, близкие и друзья. Очень люблю это место.
ВЫПИЛИЛИ ИЗ МАШИНЫ, В СЕБЯ ПРИШЕЛ НА ОПЕРАЦИОННОМ СТОЛЕ
— Тогда спросим от противного — ситуация, которую хотелось бы переиграть?
— Тот момент, когда в Италии в 2000 году попал в аварию. После нее период в жизни был непростой. Вопрос о том, чтобы продолжать заниматься спортом, вообще даже не стоял. Разговоры были — буду я снова ходить или нет.
— Помните тот день в деталях?
— Конечно. Обычный итальянский день. У нас был матч, потом я поехал в гости к Роману Яковлеву, это было недалеко. От него вместе отправились ко мне в Парму. Я за рулем, молодой, горячий — обгонял не там, где нужно. А после не очень хорошо все помню, потому что нас выпиливали из машины. Человек, в которого я врезался, очень долго
находился между жизнью и смертью. Но, слава богу, все обошлось.
— Было страшно?
— Нет. Один момент — и все. Глаза потом только в больнице открыл. На операционном столе, когда мне, кажется, локоть вправляли. Резкая боль, и я опять отключился. А потом уже в палате проснулся и увидел, как президент нашего клуба ходит вот так, из стороны в сторону. Это замечательный человек. Я выпал почти на весь сезон, тем не менее, он меня оставил на полную реабилитацию. Появилась надежда, что я еще смогу играть в волейбол.
— Как вас изменила эта история?
— Очень многое понял. Например, что жизнь сегодня есть, а завтра — нет. Все могло бы печально закончиться, но мне сверху дали шанс на исправление ситуации. И подводить ни себя, ни близких, ни друзей я больше не имел права.
— Наталья, ваша супруга, помогла через это пройти?
— Она мне всегда помогает. Мне вообще очень повезло в жизни. Наташа человек очень надежный, в любых ситуациях. У меня от нее нет никаких секретов.
— Расскажите, как вы познакомились?
— Когда я только приехал в Белгород, поступил в педагогический университет. И нужно было отстаивать честь факультета физической культуры на первенстве вуза по волейболу. А моя будущая супруга училась на физмате, с которым у нас как раз были баталии в финале. Наталья, естественно, болела против нас. Она у меня вообще очень эмоциональная, никогда не молчит — самый громкий болельщик. И вот я услышал с трибун фразу, которая меня зацепила: «Уберите длинного с поля!». После этого прошло года полтора, наверное, и мы с друзьями пошли в гости. Звоним, а дверь открывает именно Наталья. Я говорю: «Ты же помнишь меня, того длинного с поля?» Она говорит: «Да». «Давай познакомимся». И с того времени мы уже много-много лет вместе.
— Недавно вы вышли на площадку вместе с сыном. Каково это было?
— Очень волновался. Переживал, наверное, даже больше, чем Паша. Мне все казалось, а вдруг он испугается? Хотел на площадке все время быть рядом, помочь ему. Но потом посмотрел ему в глаза и успокоился. Понял, что у человека есть характер, и, надеюсь, какое-то будущее. Вот этот момент был очень важен для меня. А когда мы ехали домой, он мне говорит: «Пап, ты не переживай, все нормально!»
ВРАЧИ ПУГАЛИ – СЕРДЦЕ МОЖЕТ ОСТАНОВИТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ
— Олимпиада в Лондоне для вас была далеко не первой в карьере. Почему так важно было попасть именно на нее?
— Даже не важно, а архиважно. Потому что я понимал — для меня, наверное, это последние Олимпийские игры. Уже и возраст приличный — 37 лет. Словом, не представлял, что могу еще и в Рио поехать. По моим ощущениям, был последний шанс зацепить золото Игр.
— Если бы Владимир Алекно не возглавил сборную тогда, вы бы не согласились ехать?
— Если не Алекно, еще не факт, что меня бы позвали. Опять же – мне было 37. А многие тренеры имеют обыкновение смотреть в паспорт.
— Когда вы поняли, что эта Олимпиада для вас может и не случиться?
— Первый звоночек прозвучал, когда мы готовились к Кубку мира. На два-три дня приехали в Москву, прошли углубленное медобследование, и буквально через пару дней полетели в Японию. А когда уже половину турнира отыграли, доктору позвонили. Сказали, у меня есть проблемы с сердцем. Я поначалу как-то спокойно к этому отнесся. Прошло время, после окончания чемпионата страны у нас начинаются сборы и подготовка к Олимпиаде, еще одно обследование. И вдруг мне говорят: «Дружок, а ты куда? Мы тебя не допускаем, аритмия». И что ни один врач не пойдет на такой риск. Честно говоря, я перепугался. Приехал на сборы, начали с Романычем (Алекно, — прим. Team Russia) разговаривать. Он мне: «Серый, ну я же тоже на себя такую ответственность взять не могу».
— Давайте уточним, из-за чего вы перепугались?
— Что не поеду на Олимпиаду. Для меня, повторюсь, это очень важно было. Мы начали искать варианты, как выйти из этой ситуации. Их было всего два. Первый — делать операцию. Но период восстановления там крайне большой, поэтому я физически в таком случае не мог оказаться на Играх. Второй вариант – ложиться на полное обследование в больницу. Этот путь мы и выбрали. Меня в Москве отправили в больницу, я провел там, не помню точно, сколько времени. Недели три, наверное. Медикаменты, все мыслимые процедуры. И потом у меня контрольная проверка, где решалось: да или нет.
— Аритмия и в самом деле очень серьезная вещь. Что говорили врачи?
— Говорили – у тебя в любой момент может сердце остановиться. Поэтому пойми — никто на себя не возьмет ответственность что-то просто так подписать, чтобы ты поехал в Лондон. Ты взрослый человек, уже выполнил свою миссию — жизненную, спортивную.
ВЫШЕЛ ИЗ БОЛЬНИЦЫ – И ВТИХАРЯ УЕХАЛ НА СБОРЫ
— Помните, как ехали на ту самую контрольную проверку?
— Прежде всего, мне запретили после этих трех недель в больнице заниматься спортом. Лишний раз не напрягаться, спокойный образ жизни вести. Я понимал, что при таком раскладе времени до Олимпийских игр остается совсем мало. И, если я сейчас буду месяц просто лежать на кровати, то смысла ехать на них вообще нет. Вышел из больницы, и… втихаря взял билет в Анапу, где наши сидели на сборах. Под чутким руководством, под контролем доктора начал потихонечку готовиться. Прошел месяц, я благополучно вернулся в Москву, Наталья меня встретила, и мы пошли. Это был самый ответственный момент в моей жизни.
— И как это было?
— Сильно переживал, правда. Понимал, что через час я могу выйти, и мне скажут: «Сергей, спасибо, ты молодец, но нужно заканчивать со спортом и заниматься здоровьем».
— Что это бы значило для вас?
— Сложно представить. Сильный удар. На кон лично для меня было поставлено очень многое. Олимпийские игры – вообще отдельная история. К ним у меня особое отношение. Эти соревнования совершенно не похожи ни на какие другие — чемпионаты мира, Европы. Другой накал эмоций, другая атмосфера. Месяц в олимпийской деревне — ты как будто ненадолго уезжаешь на другую планету. Это здорово.
— Какие были чувства перед решающим моментом?
— Немного потряхивало. Да даже не немного — реально потряхивало. Хотя я старался держаться, потому что любое волнение может сказаться на результате. На тебя надевают маску, облепляют всевозможными датчиками, ставят на дорожку и вперед. Бежишь и смотришь, улавливаешь каждый взгляд, любое движение того человека, который стоит и смотрит твою кардиограмму. Все время кажется, что он думает: «Ну, этот свое отбегал!» Но все, слава богу, было замечательно. Мы пошли верным путем — правильно лечились, восстанавливались, и вообще все было четко.
— А вы на месте Алекно тогда бы взяли в сборную Сергея Тетюхина?
— Нет, я бы не взял. В тех кондициях, в которых я находился на тот момент, чисто с точки зрения конкурентоспособности – нет.
— Не могу не задать этот вопрос. Что, если бы и в самом деле остановилось сердце?
— Но оно же не остановилось.
— Думали об этом?
— Думал, конечно! Все понимал, знал, к чему это может привести. Как очень часто бывает – мы считаем, что подобное точно не случится с нами. Но как бы то ни было.
— И в Лондоне, выходя на площадку, вспоминали об этом?
— Вот там уже нет. К тому времени, как меня допустили, вопрос здоровья ушел на задний план, я к нему не возвращался до окончания Игр. Все, дали разрешение, значит, я здоровый, обычный человек, как и все.
НАШУ КОМАНДУ НАЗЫВАЛИ ПАРАЛИМПИЙСКОЙ – СТОЛЬКО БЫЛО ТРАВМ
— Что вспоминается от самой лондонской Олимпиады?
— Это, наверное, первые Игры, где мы не были в роли фаворитов. За все мои четыре цикла. В Сидней, в Афины и Пекин мы приезжали побеждать. А в Лондон прибыли в разобранном состоянии. Потому что проблемы со здоровьем были не только у меня. Давайте перечислю: Тарасу Хтею делали операцию – у него тоже была реабилитация, мы пропустили Мировую лигу, почти не играли. Историю Саши Волкова вы знаете. Врачи сказали: «Саша, либо ты сейчас пропускаешь Олимпийские игры, восстанавливаешь колено и потом у тебя долгая спортивная карьера без проблем, либо ты едешь в Лондон и шансы закончить после этого 50 на 50». Саша выбрал Олимпиаду. Это что? Это настоящий характер, как мне кажется. Еще и Макс Михайлов получил травму. И у нас команду в шутку называли паралимпийской.
— Но вы дошли до финала. Что было в голове перед ним?
— Ко всему были готовы. И к поражению тоже. Потому что, если смотреть объективно, Бразилия сильнее нас была. По тому, как они играли на турнире, это фаворит, и никто секрета из этого не делал. Мы могли победить, только выдав свой максимум. Я люблю повторять слово «характер», вот он был присущ вот той команде. В Сиднее в 2000-м нам не хватило этого характера, а здесь он проявился. Многие смирились после двух сетов, когда все шло в одну калитку, но только не игроки. Это очень важно – если бы кто-то слабину дал, мы вряд ли бы дотянули и третью, и четвертую, и пятую партию.
— Но вы согласны, что начало игры получилось провальным?
— Да, это было фиаско. Хотя, не знаю, как это точно описать. Но я был так уверен, выходя на площадку, что мы не проиграем. Даже при 0:2 продолжал верить. Думал – спокойно, спокойно, вот сейчас. Потому что мы просто так побеждать не умеем. Пока ненужный эмоциональный пар не выйдет. А когда мы чуть-чуть подсядем или даже подустанем, начинаем голову подключать, рационально использовать все возможности. Что и произошло дальше.
— Тот самый момент, когда вы вышли на подачу. Что было внутри?
— Злость была. И какая-то суперуверенность. Не было мыслей – просто подать, просто вести игру. Я не боялся. Может, поэтому так и получилось. Судите сами — мне 37 лет, это мои, как я считаю, последние Олимпийские игры. Возможно, последний выход на подачу в сборной. Наверное, поэтому мы и олимпийские чемпионы. Из тех 12 человек, которые были на площадке, ни в одном не сомневался. Настолько все заряжены были.
ФИНАЛ В ЗАПИСИ УВИДЕЛ ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА
— Часто пересматривали тот финал в записи?
— Впервые увидел только через два года. Я вообще не люблю смотреть волейбол, если честно. Начинаю заводиться, внутри у меня все бурлит и кипит, переживаю. Если вечером посмотрю волейбол, потом несколько часов заснуть не могу. Но как-то друзья меня позвали в ресторан, и там на проекторе мы посмотрели этот финал.
— Какие ощущения при просмотре со стороны?
— После каждой партии был какой-то дополнительный проблеск надежды. Например, в третьем сете, когда Саша один в один заблокировал последний мяч — очень важный момент! Надо угадать, прочувствовать, и вот раз – еще глоток воздуха. Мы боремся, мы еще не проиграли. Четвертую партию берем, все – тай-брейк. А финишная прямая — это борьба характеров. А по бразильцам, по их глазам уже было видно: они не понимают, что происходит. И соперники начали конфликтовать — между собой, с тренером.
— Свисток об окончании матча сейчас помните?
— Очень необычные ощущения. Как-то по-другому это представлял, когда еще был пацаном. Понятно, что сразу буря эмоций. А потом такое чувство, будто все вообще закончилось, опустошение. Многие спортсмены об этом говорят: после долгой стрессовой ситуации подступает накопленная усталость, какая-то пустота. Но тем не менее до нее есть несколько секунд той самой эйфории. Когда понимаешь — все, вот оно, свершилось!
— Можете спокойно вспоминать те моменты?
— Нет, не могу, начинаю волноваться. Впрочем, это и хорошо. Значит, дольше останется у нас в памяти. Мы можем передавать это молодежи, рассказывать эмоционально, и это будет намного лучше доходить до них. До нас ведь олимпийское золото мужская сборная не выигрывала с 1980 года. Не одно поколение сменилось, много ребят, с которыми я играл вместе долгие годы, так и не стали олимпийскими чемпионами. И у каждого человека есть своя история, как он смотрел тот финал. И он тоже будет это рассказывать детям. Это миллионы историй. И со многими болельщиками мы встречаемся и делимся воспоминаниями. Это такая классная история, сюжет голливудского боевика — когда хорошего спортсмена, который обязательно должен выиграть, сначала бьют, но потом в конце он побеждает. Это и называется хэппи-энд.
Команда портала «TEAM RUSSIA»
Источник: Олимпийский комитет
| Твитнуть |
